«Забавный слог»: что и как. Державин г. р. Какие черты определяют личность Г. Державина

Сочинение

Непонимание истинной сущности и новизны державинской поэзии большинством публики определили желание поэта самому сформулировать программное своеобразие своих од. В 1795 году, следуя примеру Горация, он пишет стихотворение «Памятник,", в котором так определяет свое право на бессмертие:

Всяк будет помнить то в народах неисчетных,

Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о боге

И истины царям с улыбкой говорить.

Главной особенностью эстетической поэзии Державина была искренность. Когда он хвалил императрицу — он не льстил, но писал Правду, веря, что приписываемые добродетели действительно были ей свойственны. В стихах он наиболее точно определял свои поэтические принципы. «Памятник» — в этом смысле важнейший эстетический документ. Опираясь на традицию, поэт открывал существо своего художественного новаторства, которое и должно было обеспечить «бессмертие».

Постараемся исторически понять смысл державинских слов-определений, гарантирующих это бессмертие. «Первый я дерзнул в забавном русском слоге…» В чем «дерзость» Державина? В отступлении от знаменитых «правил» классицизма. Правила эти требовали, чтобы поэт «вещал», провозглашал в виде вечных истин те абстрактные добродетели, которые «положены» императорскому сану и выражались общим для од слогом. Державин же создал «забавный русский слог», помогавший ему раскрывать во всем, о чем бы он ни писал, свою личность. Шутка выявляла индивидуальный склад ума, манеру понимать вещи и взгляд на мир, свойственный именно данному поэту, его личное отношение к Екатерине II — человеку, с характерными для него привычками, делами, заботами.

Высокая простота лексического ряда, ямб как нельзя лучше воплощают спокойный, уверенный, далекий от мирской суеты ход размышлений.

В СЕРДЕЧНОЙ ПРОСТОТЕ

Я поэт, написавший и издавший несколько книг. Мое творчество разносторонне представлено на сайте. Например, «Хроники пасмурной Терры» (книга стихов), «История русской литературы (90-е годы XX века)» , «О, солнце моё!» (книга стихов), и еще книги - и в стихах, и в прозе ...
Но сейчас я хочу сказать несколько слов о совсем другом русском поэте. Он жил во второй половине XVIII века, еще до Пушкина. Я вырастал когда-то на его стихах. Звали его Гавриил Державин.

В 1795 году Державин написал стихотворение «Памятник» и в нем предрек, что будет славен, «доколь славянов род вселенна будет чтить». Интересно, какие три основные свои поэтические заслуги Державин перечисляет в подтверждение того, что все будет именно так:

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.

Тогда еще жива была его «Фелица» - Екатерина II. Потому трудно удивляться, что в этом кратком стихотворном перечне на первом месте упоминается написанное поэтом о своем времени, о державе, успехи которой он - может быть, слишком прямо - связывал именно с государственными распоряжениями, державной волей и безошибочным политическим инстинктом царицы. Тем более можно эту «первостепенность» понять, вспомнив, что это царица во многом пособила Державину как литератору-профессионалу (после оды «Фелица» сорокалетний поэт, ранее мало кому известный, сразу стал всероссийской знаменитостью). Да и по служебной лестнице он был сразу высоко вознесен - Екатерина дважды делала его губернатором (впрочем, державинская простодушная прямота оба раза приводила его на административной стезе к столкновениям с различными лихоимцами, к наветам клеветников и в конце концов к катастрофе).

Надо оговориться, что саму «Фелицу» поэт славил не так уж и много (оды «Фелица, «Благодарность Фелице», «Видение Мурзы», «Изображение Фелицы» - вот почти и все! Славил он державу, успехам которой так радовался. Тут надо перечислять многие (наиболее художественно весомые) «потемкинские» и «суворовские» его оды вроде «Осени во время осады Очакова или «На взятие Измаила». Уже в XIХвеке, то есть несколькими десятками лет спустя, друг Пушкина поэт князь Петр Андреевич Вяземский напишет:
«Ломоносов, Петров, Державин были бардами народа, почти всегда стоявшего под ружьем, народа, праздновавшего победы или готовившегося к ним. <...> Сию поэзию так сказать, официальную, должно приписывать не столько характеру их, сколько характеру эпох, в которые они жили»

Оды Ломоносова - это преимущественно более ранняя эпоха, время императрицы Елизаветы Петровны. Зато поэзия Василия Петровича Петрова (сына московского священника), скромного друга всесильного Потемкина, - творчество талантливейшего державинского предшественника на стезе гражданской поэзии екатерининского времени. (Василий Петров, впоследствии искусственно «забытый», в XX веке толком не переиздававшийся, заслуживает отдельного обстоятельного о себе разговора). Оды Петрова и Державина, где художественно осмысливается противоборство христианства и ислама (в то время облекшееся в форму войн России с Турцией) в литературном отношении суть высшие образцы русской оды.

Второе, что ставит себе в заслугу сам Державин - то, что он дерзнул «в сердечной простоте беседовать о Боге». Давайте запомним такое его признание - «в сердечной простоте»... Духовные оды поэт сочинял всю жизнь, явно испытывая в этом неотступную творческую потребность. Переизданные недавно, эти оды Державина составили целый томик (Г. Р. Державин. Духовные оды. М., «Ключ», 1993). И знаменитая ода «Бог», и еще ряд од в отношении художественном - несомненно, очень сильные произведения. Напрашивается, правда, вопрос: не вторгся ли ими поэт в ту высшую сферу, обращаясь к которой, лучше избегать всякого личного умствования - в том числе и художественно-поэтического. Известно, что люди Церкви по-разному относились к Державину.

Наш православный подвижник, Задонский затворник Георгий (Машурин) в одном из своих писем 1827 года рассказывает: «Я повторяю стихи благомыслящих, которые, здраво рассуждая о временных вещах, сознают и пишут, как что видят и находят в разуме своем. Державин пишет:

Что нам в золоте с чинами?
На что многого желать?
И покрытого крестами
Будет в гробе червь терзать.
Все увянет, все истлеет,
И злодей во мрак пойдет.
В мире все конец имеет,
И в чреду свою пройдет.
Так всегда одно за другим течет и погружается в бездну судеб Всевышнего!»

Помимо высокой оценки «благо­мыслящего» Державина, в собственных своих духовных стихах затворник Георгий (имевший несомненное, хотя, может быть, литературно неровное дарование) по стилю приближается к державинской традиции. Вот его «Молитва негра»:

Будь благ ко мне, о Вечный Боже
Я здесь минутный гость - я раб!
Ты Бесконечен - я ничтожен;
Всесилен Ты - я нищ и слаб!
Напомним, как звучит державинская ода «Бог»:
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ Податель,
Душа души моей и Царь!

Легко ощутить, как перекликаются интонации обоих произведений. С другой стороны, такой духовный писатель, как святитель Игнатий (Брянчанинов), однажды высказал:
«Мне очень не нравятся сочинения: «Ода Бог», преложения псалмов все, начиная с преложения Симеона Полоцкого, преложения из Иова Ломоносова, все поэтические сочинения, заимствованные из Священного Писания и религии, написанные писателями светскими. Под именем светского разумею не того, кто одет во фрак, но кто водится мудрованием и духом мира. ‹...› По мне, уже лучше прочитать, с целью литературною, «Вадима", «Кавказского пленника", «Переход через Рейн": там светские поэты говорят о своем - и в своем роде прекрасно, удовлетворительно».
Подразумеваются «Кавказский пленник» А С Пушкина, «Переход через Рейн» К. Н Батюшкова и, вероятно, «Вадим Новгородский» державинского современника Я. Б. Княжнина (или «Последний сын вольности» М. Ю. Лермонтова).

Строгость суждения святителя Игнатия понятна. Но факт, что художественное творчество человеческого духа во все времена неотступно тянется к религиозным те­мам. И в русской литературе редки примеры того, когда (как, к сожалению, в некоторых поздних сочинениях Л. Н. Толстого) это тяготение содержит в себе осознанное намерение высказать какую-то заведомую ересь. Русская литература XVIII века стала бы намного беднее без полных стихотворных переложений Псалтири В. К. Тредиаковского и А. П Сумарокова, а поэзия XIX столетия - без религиозных раздумий Ф. И. Тютчева или А. С. Хомякова. Автору статьи уже приходилось высказывать на страницах «Православной Москвы» (№6, 1996) мнение, что художник, пишущий на религиозную тему, по самой природе человеческой неизбежно будет невольно смешивать правильные мысли и мысли неправильные - возможна лишь разная пропорция тех и других, как худшая, так и лучшая.

Нет сомнения, что и Державину довелось выслушать по поводу своих духовных од немало справедливых замечаний - тем более, что он общался с деятелями Православной Церкви, а с митрополитом Евгением (Болховитиновым) даже общался чисто дружески и посвятил ему свое известное стихотворное послание «Евгению. Жизнь званская» (описав свой личный быт в имении на Волхове). Но как поэт он всегда искренен - пишет, как «сердце скажет».
Деятельная натура Державина не давала ему ограничиваться словами - он не только умел «истину царям с улыбкой говорить», но и при всякой возможности всю жизнь пытался бороться за правое дело («Богов певец Не будет никогда подлец»). Александр I, на заре своего царствования пробовавший опереться на некоторых известных общественных деятелей, назначил Державина министром юстиции. Однако тот стал служить (по собственным словам царя) «очень уж ревностно» - в частности, вступил в борьбу с винными откупщиками, которые, используя недочеты в законодательстве, буквально закабаляли население (особенно в южных и западных губерниях).

Уйдя в отставку, бывший министр стал жить то в своем петербургском доме, то в Званке. Любил заботиться о литературной молодежи; о знакомстве с ним рассказали, например, автор «Семейной хроники» С. Т. Аксаков и известный мемуарист С. П. Жихарев.

Державин, родившийся 3 июля 1743 года, прожил до 8 июля (ст. ст.) 1816 года, был свидетелем французского нашествия и изгнания французов народом в 1812 году - событий, о которых рассказал в своих юношески горячих стихах.

Глубоко православный человек, Державин конечно же, знал каково значение архистратига, имя которого он носит, в деле спасения человечества. Это знание подкрепляло и воодушевляло его самого в его правдивых, честных писаниях и его смелых делах.

EXEGI & NON EXEGI MONUMENTUM
(Державин)

Не памятник - сосна поутру рано.
Зима в России вечно с колдовством:
на хвойной ветке - яблоко румяно.
(Не яблоко, снегирь кровь с молоком!)

Воздвиг ли, не воздвиг - увидят позже.
Но злые ненавидят здесь и там.
Иди, как перст указывает Божий.
А слух пускай петляет по пятам.

Их ненавистью славен ты, пророче!
До сердцевины ты уже проник,
что за ветра на Русь наносят порчу,
и что плетет всяк чуждый в ней язык.

Да, ты дерзнул в премерзкую годину
Отечество невыгодно любить.
Ты выбрал острый край, не середину.
Ты выбрал делать, а не говорить.

А православно слово - тоже дело:
на зов твой не безмолвствует народ.
Бродите ж, слава и пиит, отдельно!
Мороз гудет, с сосны снегирь поет!..

Юрий Минералов

Дальше идут ссылки на страницу с моими стихами из четырех ранее опубликованных сборников, а также на "исторические композиции" (документальные повести) о двух забытых героях Отечественной войны 1812 года - о генералах М. А. Мамонове и М. Ф. Орлове ("Капитуляция Парижа" и "Князь Мономах...").
Подчеркиваю: там, как и в других своих исторических композициях, я описал только подлинные факты. Но жизнь этих двух людей - словно из увлекательного исторического романа. Да, реальность бывает поинтереснее литературы...

А нажав на баннер ниже, попадете на мой основной сайт.

1. Какие черты определяют личность Г. Р. Державина?

Личность Г.Р. Державина определяли такие качества, как правдолюбие, осознание своего человеческого достоинства и чести, прямота, неумение подстраиваться под начальство, потворствовать его прихотям, слабостям и капризам. Его принципиальный и вспыльчивый характер часто приводил к потере должности, к громким скандалам с чиновниками. А во время подавления Пугачевского восстания главнокомандующий грозил казнить Державина вместе с Пугачевым. Обличительный характер часто носили и стихи поэта, в которых выражалась его гражданская позиция, убежденность в ответственности любой власти перед людьми и Богом. Поэт судил любого человека с позиций высокой нравственности и гражданственности, грозил «сильным мира сего» Божьим судом, если они не будут соответствовать требованиям человечности и порядочности. «Ум и сердце человечье были гением моим», - подчеркнул он в стихотворении «Признание». Поэт никогда не искал почестей и наград, больше всего ценил свободу, о чем не раз говорил в своих произведениях:

Блажен, кто менее зависит от людей,

Свободен от долгов и от хлопот приказных,

Не ищет при дворе ни злата, ни честей,

И чужд сует разнообразных!

(«Евгению, Жизнь Званская»)

Обыл прежде всего гражданским поэтом, страстно и смело откликавшимся на все значительные события русской жизни своего времени. Но Державин не стал и во главе позднего классицизма, что легко могло бы случиться, если бы автор од-сатир не сохранил своих общественных идеалов, резко отделявших его от реакционного течения литературы, несмотря на традиционный консерватизм его политических представлений. Державин как поэт в той или иной мере сближался с русским просветительством XVIII в., которое создало реально-сатирическую литературу, подготовлявшую почву для реализма XIX в.

2. Подберите цитаты из стихотворений Державина, которые дают представление о темах его творчества.

1) Образ просвещенного и мудрого правителя:

Им и время не владеет.

Ниже злато, ни сребро;

Он порядку дел радеет,

Любит общее добро;

Убегая пышных вздоров

И блестящих мелочей,

Он во сане прокуроров,

Всех вельмож, судей, царей

Чтит лишь только человека

И желает сам им быть...

(«Время»)

2) Философская тема: назначение человека, смысл его существования:

А я перед тобой - ничто.

Ничто! - Но Ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт,

Во мне Себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод...

Частица целой я вселенной...

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь - я раб, я червь - я бог!

(Ода «Бог»)

3) Сатирическая тема:

а) обличение неправедных властителей:

Ваш долг есть: охранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг: спасать от бед невинных,

Несчастливым подать покров;

От сильных защищать бессильных,

Исторгнуть бедных из оков.

(«Властителям и судиям»)

б) обличение человеческих пороков:

Осел останется ослом,

Хотя осыпь его звездами;

Где должно действовать умом,

Он только хлопает ушами.

(«Вельможа»)

4) Тема назначения поэта и поэзии:

Поэзия не сумасбродство,

Но вышний дар богов, - тогда

Сей дар богов лишь к чести

И к поученью их путей

Быть должен обращен, не к лести

И тленной похвале людей...

(«Видение Мурзы»)

Всяк будет помнить то в народах неисчетных, Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о Боге И истину царям с улыбкой говорить.

(«Памятник»)

3. В чем творчество Державина соответствует, а в чем отходит от канонов классицизма?

Державин выступил в литературе на закате классицизма, но не мог остаться правоверным «классиком». Показательно, что он высмеял в эпиграмме одну из поздних эпических поэм - «Сувороиду» И. Завалишина Сам он о А. В. Суворове писал совершенно иначе, стремясь запечатлеть реальный облик великого полководца. Однако связи с ломоносовским классицизмом у Державина были еще очень велики. Это выражалось и в характере большей части стихов Державина, и, что еще важнее, в свойственной его творчеству идеализации воспеваемых героев (Фелица - Екатерина II). Но вместе с тем в оды Державина проникают элементы реальной действительности, герои их приобретают черты живых людей, одическое «пение» перебивается сатирическим смехом.

Формально Державин неукоснительно следует системе классицистических жанров, он раздвигает ее рамки, показывая иные возможности поэтического мышления. В оде «Фелица», посвященной Екатерине II, классицизм проявляется в создании образа царицы, наделенной всякими добродетелями, в стройности построения. Однако Державин сумел совместить торжественный стиль оды, сказочную основу и бытовые подробности повседневной жизни. Был создан не только отвлеченный образ просвещенной императрицы, но и индивидуальный человеческий характер. Нарушал строгие правила классицизма и язык, которым написана эта ода. У Державина наряду с торжественно и величаво звучащими стихами стоят простые («дурачества сквозь пальцы видишь...») и даже встречаются строки «низкого» стиля («И сажей не марают рож»). В этой оде легкий и звучный стих приближается к шутливо-разговорной речи, которая отличается от торжественно-величавой речи од Ломоносова.

Это же сочетание, казалось бы, несовместимого: жизненных реалий (кляча, сухари, солома) и слов высокого стиля (рать, пылая, бдеть) - отражено в стихотворении «Снигирь», написанному на смерть великого полководца А. Суворова, и многим другим произведениям. Нарушая классицистические каноны, Державин создает «живой» поэтический образ, тот «забавный русский слог», который позволил подлинно лирическому «языку сердца» заменить строгие правила и нормы. В поэзии Державина представала живая, конкретная человеческая личность с ее разнообразными переживаниями, с ее субъективным отношением к людям и явлениям. Приближение поэзии к интересам человеческой личности проявилось и в том, что рядом с героическими событиями в творчестве Державина заняли место факты повседневной, будничной жизни.

Державин как поэт в той или иной мере сближался с русским просветительством XVIII в., которое создало реально-сатирическую литературу, подготовлявшую почву для реализма XIX в.

Державин до конца своих дней будет носить почетный мундир избранного собеседника царицы, ведущего с ней разговор «в забавном русском слоге», допущенного в число тех, кому позволено «с улыбкой» открывать власти «истину». В прославленном «Памятнике», написанном в год смерти Екатерины, в 1796-м, поэт, в ретроспекции, подводя итоги своим стихотворным опытам Екатерининской эпохи, заявит с почти терминологической ясностью:

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить {496} .

Комментируя эти строки, Л.В. Пумпянский справедливо указал на важность двух рядов слов: «что» и «как» {497} . Между тем Державин дал достаточно серьезное объяснение своим стихам; за кажущейся нетерминологичностью дефиниций стояла выверенная политическая и литературная установка: «Автор из всех российских писателей был первый, который в простом забавном легком слоге писал лирическия песни и шутя прославлял императрицу, чем и стал известен» {498} .

«Что» в его одах 1780-х годов всегда было сфокусировано на Екатерине. При этом отношения «поэт - царь» заменяются условной корреляцией «татарский Мурза» - «киргиз-кайсацкая Царица». Державин продолжил развивать тот же сюжет в последующих своих сочинениях. «Татарский Мурза» превращается в своего рода «сказовую» маску, а реальный сюжет отношений с императрицей смешивается с выдуманным. «Быль» и «небыль» соединяются в сюжете, циклизующем сочинения поэта этого периода. Мурза подчеркивает интимность своих отношений с Фелицей, которая является к нему в дом, «тайно» шлет подарки, а он, в свою очередь, поет ей свои «татарски песни», преодолевая козни и наветы недоброжелателей - «из-под спуду» («Видение Мурзы»), Такой подход к изображению императрицы осмысляется как нелицемерный, а стиль описания - как «простой». В «Благодарности Фелице» 1783 года Державин заметит:

Когда тебе в нелицемерном

Угодна слоге простота,

Внемли… {499}

Дело было не только в игровом развертывании образовавшегося сюжета, но и в подчеркивании «окраинных» ассоциаций, сигнализировавших об имперском контексте разговора с царем {500} . С другой стороны, значимой была и постоянная апелляция Державина к татарским корням: в посвятительном стихотворении «Монархиня!», поднесенном Екатерине вместе с рукописью тома стихов 6 ноября 1795 года, поэт доведет свою генеалогию до славного Багрима, родоначальника нескольких дворянских фамилий, приехавшего из Золотой Орды служить великому князю Василию Темному («Забудется во мне последний род Багрима» {501}). Генеалогия повышала статус диалога, позволяла «татарскому Мурзе» говорить с царем от лица «представителя дворянства», издавна привыкшего служить власти. За похвалами Фелице вставала, таким образом, санкция дворянского класса.

Дифирамбы императрице преподносятся Державиным как слова «истины», «правды», о которой он «дерзает» говорить - вопреки подозрениям в лести и со стороны вельмож, и со стороны самого объекта прославления. Поэт берет на себя смелость «прочитывать» в логике политических деяний императрицы стратегию блага и счастья. Это почти «тайное» знание он адресует не современникам, а потомкам. Не случайно между «Фелицей» и «Памятником» было написано «Видение Мурзы»(напечатанное лишь в 1791 году, но активно читавшееся в литературных кругах), где поэт декларировал:

Но, венценосна добродетель!

Не лесть я пел и не мечты,

А то, чему весь мир свидетель:

Твой дела суть красоты.

Я пел, пою и петь их буду,

И в шутках правду возвещу;

Татарски песни из-под спуду,

Как луч, потомству сообщу {502} .

Новый подход Державина, определившего «истину» как «заслуги» императрицы, был подхвачен авторами «Собеседника». Таково было стихотворное послание М.В. Сушковой, озаглавленное в подражание Державину «Письмо китайца к Татарскому Мурзе, живущему по делам своим в Петербурге». «М.С.», «покорная услужница». живущая в Москве, одновременно подражала самой Екатерине и игривой анонимностью тона, и созданием литературной маски (в предисловии «М. С.» сообщает, что «была в Китае, нашла эту бумагу»:

С конца земли, в другом творимое мы знаем;

В Пекине, о Мурза, стихи твои читаем,

И истину любя, согласно говорим:

На троне Северном Конфуция мы зрим.

Уже лет с двадесят гласит повсюду слава,

Величество души, премудрость, кротость нрава,

Благотворительны законы и дела,

Которыми себя толико вознесла,

Пример земных Владык, полночных стран Царица,

И днесь тобой, Мурза, воспетая Фелица {503} .

«Собеседник» культивирует подобный тип «эпистолярной оды», содержащей отсылки к «Фелице» Державина. Анонимный автор пишет в своем послании «К другу моему ***»:

Мурза в стихах своих к Фелице

Одну лишь истинну писал,

Не льстя премудрой сей Царице,

Что сделала она, сказал -

И звуки правды раздалися,

И нежны слезы полилися

У всех из радостных очей.

Желал бы я Мурзе подобно

Дела Фелицы описать

И так, как он, в стихах свободно

Мои все чувствия сказать… {504}

Когда Державин писал о своих заслугах в «Памятнике» («И истину царям с улыбкой говорить»), он опирался на созданную им самим и одобренную в кругу «Собеседника» традицию. В данном случае «истина» отнюдь не значила «горькую истину», которую поэт осмеливался высказывать власти (как многократно интерпретировалась эта сентенция в критике). Это был риторический ход, в котором «истина» означала «высокую оценку деятельности» («что»), а дефиниция «с улыбкой» определяла «как», то есть «забавно», «шутливо», в новом духе, пришедшем на смену старой, «лобовой», серьезно-велеречивой комплиментарности (Петров, Рубан).

В позднейшем «Разсуждении о лирической поэзии, или Ободе» Державин дал своего рода ключ к пониманию своей одической стратегии, проиллюстрировав фрагментом из «Фелицы» описание того типа оды, который он определял как «смешенной». Державин писал: «В ней одной Стихотворец может говорить обо всем. - Похваляя героя, прославлять Бога; описывая природу, проповедывать нравоучение и проч. Разность предметов производит разнообразие и рождает изобилие, оказывает остроту ума как молнию, от одного края неба до другого мгновенно устремляющуюся, что возбуждает удивление; но только тут весьма нужно здравомыслие, или логика. Поелику ж в таковых смешенных одах удобно помещаются похвалы иносказательные и намеками, которыя, подобно тонкому благоуханию или тихой гармонии, издалече со стороны приносимый, увеселяют более сердца чувствительныя и благородныя, нежели близкое и грубое громогласие, или густый фимиама дым, прямо в лице куримый, то они и нравятся лучше людям, вкус имеющим. Внезапное же совокупление всех далеких и близких лучей, или околичностей, к одной точке есть верх искусства. Оно-то, потрясая душу, называется изящным или высоким» {505} .

Этот ретроспективный взгляд на собственную оду высвечивает поэтическую стратегию Державина и позволяет корректнее ответить на вопросы, поставленные Пумпянским, - прежде всего на вопрос «как». Поэт говорит об ориентации «Фелицы» на людей «со вкусом», которые в намеках и иносказаниях расшифруют объект «похвалы», а изощренный - аллегорический - тип повествования, соединяющий разнородные предметы, «увеселяет» и показывает «остроту» автора. Умение «забавно» курить фимиам - таково достоинство оды, по определению поэта. Именно так поняли смысл и содержание оды «Фелица» современники Державина.

Рождение нового канона не прошло незамеченным для современников. Практически каждый номер «Собеседника» содержал отсылки к знаменитой оде. Автор восьми похвальных од Екатерине Ермил Костров выступил на страницах «Собеседника» с пространным посланием к Державину, своего рода номинацией поэта па первое место в русской поэзии. В «Письме к творцу оды, сочиненной в похвалу Фелицы, царевне киргиз-кайсаикой» Костров декларировал:

Ты, видно, Пинда на вершине

И в злачной чистых муз долине

Дорожки все насквозь и улицы прошел;

И чтоб царевну столь прославить.

Утешить, веселить, забавить,

Путь непротоптанный и новый ты обрел {506} .

Костров, как он сам пишет, выражает мнение утонченных читателей, с наслаждением принимающих новые конфигурации оды и не могущих остановиться от ее многократного перечитывания -

Чтоб вновь забавным в ней игрушкам не внимать {507} .

На страницах «Собеседника» Козодавлев, выражая мнение своих высоких патронов, призывал Державина повторить опыт удачного прославления Екатерины. В том же журнале он печатает «Письмо к татарскому Мурзе, сочинившему “Оду к премудрой Фелице”», где настойчиво призывает поэта:

К забаве добрых душ стихами ты пиши

Дела преславныя и мудрым царицы.

Которую мы чтим под именем Фелицы {508} .

В письме к Гримму от 16 августа 1783 года Екатерина описывала литературные установки журнала «Собеседника», также используя модное словечко «забавный» («amusant»): «Что касается NB и примечаний, надо вам знать, что четыре месяца тому назад в Петербурге стал выходить журнал, в котором встречаются уморительные NB и примечания; вообще этот журнал ералаш из презабавных вещей. Я его снабдила также описанием первоначальной истории России; журналом достаточно довольны. NB это я говорю из скромности, поскольку он, как кажется, имеет полный успех» {509} .

Слово «забавы» становится синонимом литературного творчества нового направления. Позднее, в 1786 году, в связи с появлением комедий Екатерины Богданович будет уже уверенно декларировать принципы новой литературной стратегии, находя их образец в сочинениях самой монархини. В «Стихах к сочинителю новых русских комедий» он напишет:

Отечество любя,

Являть ему пути спокойства, щастья, славы;

Смягчая грозные и грубые уставы,

Приятность с пользою мешать в свои забавы,

Забавами желать людские править нравы,

Другим желанием людей не оскорбя,

Не суть ли то дела достойные Тебя? {510}

Через несколько лет, в поэме «Добромысл» Богданович будет указывать на «забавнейших творцов» как на целую плеяду поэтов; обращаясь к Екатерине, он будет писать:

Желаешь, наконец, чтоб «Душеньки» писатель,

Старинных вымыслов простой повествователь.

Вступил в широкий путь забавнейших творцов… {511}

«Забавные игрушки», «забавный слог» означали тем не менее более, нежели отказ от одического «парения» или умения давать шутливые характеристики вельможам, хотя этим в первую очередь и понравился Державин.

Что же такое «забавный слог» Державина? Прежде всего это была стилистическая революция но отношению к теории «трех штилей»: Державин осмелился писать оду «средним» стилем, допускающим смешение всех речевых пластов и обыгрывающим само это смешение («макаронический» стиль, по определению Б.А. Успенского {512}). Важно было и то, что в таком «макароническом» стиле не соблюдалась корреляция между «высоким» (трон) и «низким» (курение табака сонным вельможей) объектами описания. Понижение стиля на один этаж в высоком жанре было колоссальным сдвигом в форме, взаимосвязанным со сдвигом в содержании. Космология оды была разрушена, и вместо макрокосмического пространства русский император оказался в пространстве микрокосмическом - за письменным столом, за стаканом лимонада, за простым обедом.

С другой стороны, «низкий» быт переставал восприниматься как низкий и недостойный высокого жанра. Происходило возвышение объекта описания, осознание обычных мирских занятий как достойных высокого жанра оды. Эта двойная деструкция одического канона отнюдь не десакрализировала власть. Напротив, система одической сакрализации засветилась обновленными семантическими планами.

Как тонко подметил В.Ф. Ходасевич, Екатерина в «Фелице» увидела себя «прекрасной, добродетельной, мудрой» не в идеализированной, высокой одической традиции - такой она себя уже не воспринимала, но «и прекрасной, и мудрой, и добродетельной в пределах, человеку доступных» {513} . Державин идентифицировал императрицу с тем идеально просвещенным человеком эпохи, которого хотела культивировать (в том числе и посредством «Собеседника») сама власть.

| |

В жизни и творчестве замечательного русского поэта Гаврилы Романовича Державина, в его своеобразном, резко очерченном характере как в зеркале отразилась полная противоречий эпоха XVIII века. Державин - решительный и смелый, всегда прямой, независимый в суждениях, с развитым чувством собственного достоинства - часто вызывал сильное недовольство со стороны своих начальников. Пробыв несколько лет на гражданской службе, поэт был вынужден выйти в отставку.

В эти нелегкие годы литературное дарование поэта достигло наивысшего расцвета. Его стихотворения, хотя и без имени автора, появлялись в журналах и стали обращать на себя внимание читателей. Но слава пришла к Державину только в 1783 году, после появления его знаменитой, обращенной к Екатерине Великой, оды «Фелица» (лат. «счастье»).

Во время создания «Фелицы» Державин знал императрицу лишь по слухам и искренне верил, что она такая, какой старалась себя показать, - просвещенная мать Отечества. Именно так Екатерина изображена в его оде. Но произведение вместе с прославлением царицы обличает окружающих ее надменных, корыстных и ленивых вельмож.

Как и все писатели XVIII века, Державин был представителем классической школы, но могучему таланту поэта было тесно в рамках строгих правил этого направления. Поэтому Державин соединил в «Фелице» оду и сатиру - два различных стихотворения, и создал оду-сатиру, что стало настоящим литературным переворотом. Высокая поэзия оды становилась проще и приближалась к жизни. Ода «Фелица» - гражданская ода. Все гражданские оды Державин адресовал лицам, наделенным большой политической властью: монархам, вельможам. Их пафос не только хвалебный, но и обличительный, поэтому некоторые из них В. Г. Белинский назвал сатирическими. «Фелица» посвящена Екатерине II и продолжает традицию ломоносовских похвальных од, но резко отличается от них новым толкованием образа просвещенного монарха. Ода проникнута внутренним единством мысли. Олицетворяя в себе современное общество, поэт изящно хвалит Фелицу, сравнивая с ней себя и изображая свои пороки. Образу просвещенного монарха противопоставляется собирательный образ порочного мурзы, полушутя-полусерьезно автор говорит о заслугах Фелицы,

весело смеется над самим собой. В оде, по словам Гоголя, происходит «соединение слов самых высоких с самыми низкими».

Новизна этой оды заключается в том, что образ Фелицы разноплановый. Фелица - одновременно просвещенная монархиня и частное лицо. Так, например, автор изображает частную жизнь царицы, ее привычки и особенности характера:

Почасту ходишь ты пешком,

И пища самая простая

Бывает за твоим столом...

Показывает конкретные дела правительницы, ее покровительство торговле и промышленности, она - бог, который многое позволил своему народу: «в чужие области скакать», «сребра и золота искать», «лесорубить», «и ткать, и прясть, и шить», «развязывая ум и руки». С одной стороны, Фелица «просвещает нравы», с другой - на поэзию, к которой благоволит, смотрит как на «летом вкусный лимонад». Екатерина-писательница стремится развивать литературу в духе охранительных идей.

Державин конкретно и выразительно противопоставляет современное ему царствование предшествующему:

Там с именем Фелицы можно

В строке описку поскоблить...

Но похвала самой императрице соединяется с сатирой на ее приближенных. Мурза Державина - это сам поэт, откровенный и иногда лукавый, со многими характерными чертами настоящих екатерининских вельмож. В стихотворении Державина во всей полноте и противоречиях раскрывается образ его современника - естественного человека, с его взлетами и падениями.

Поэт К. И. Костров писал, что «парящая» ода уже не доставляет эстетического удовольствия, и считал, что «простота» стиля Державина заслуживает особого внимания. Сам автор тоже осознавал новизну «Фелицы» и относил ее к «такого рода сочинению, какого на нашем языке еще не бывало».

Екатерина, польщенная одой Державина, вернула его на службу, но поэт, во время личного общения с императрицей убедившийся, что слишком идеализировал ее образ в «Фелице», отказался писать ей хвалебные стихи и стал осуждать ее окружение. В человеке Державин больше всего ценил величие гражданского и патриотического подвига и своими обличительными произведениями снискал славу одного из родоначальников гражданской поэзии. Историческая же заслуга Державина состоит во введении им в русскую поэзию «обыкновенного поэтического слова».

Гаврила Романович Державин - один из крупных поэтов XVIII в., последний представитель русского классицизма в литературе. Его творчество абсолютно противоречиво. Выявляя потенциалы классицизма, Державин наряду с этим разбивал его, проторяя путь романтической...

1. Новое!

   В истории русской литературы восемнадцатого века Гаври­ил Романович Державин занимает особое место. Знаменитый критик девятнадцатого столетия Виссарион Гри­горьевич Белинский назвал стихи Державина поэтической лето­писью царствования Екатерины Великой....

Творчество Державина глубоко противоречиво. Раскрывая возможности классицизма, он в то же время разрушал его, прокладывая путь романтической и реалистической поэзии. Поэтическое творчество Державина обширно и в основном представлено одами, среди которых...

Ломоносов был предтечею Державина; а Державин - отец русских поэтов... В. Г. Белинский Среди моих сверстников не встретишь людей, которые зачитывались бы поэзией Гавриила Державина. Тем не менее каждый школьник знает о его особой роли в русской литературе....